Душераздирающая история великого Рашида Бейбутова

Рашид Бейбутов родился в 1915 году в Тифлисе. Его отец Меджид Бейбутов был членом дворянского клуба в Тифлисе. Бабушка преподавала французский язык, дед был генералом царской армии, братья окончили петербургскую военную академию. У прадедов в Агстафе был конный завод. Сам Меджид Бейбутов имел фабрику келагаи в Тифлисе.

Рашид всегда охотно вспоминал о матери. Он ее очень рано потерял. Для него эта тема была очень болезненной. Для него мать — рано утраченная любовь, он не успел насладиться присутствием матери в своей жизни. Вырос один. И всего в жизни он добился, не имея спины.

Сюжет «Аршин мал алан» Узеирбек Гаджибеков взял из жизни Меджида Бейбутова. Его отец имел в Шуше торговую сеть. Когда Меджид был еще юношей и жил в Шуше, распространял эти келагаи, был аршинмалчи. Юношей влюбился в дочь генерала Фирузу ханым Векилову и украл ее — ее родители были против их брака. Пришлось переехать в Тифлис, так как родители Фирузы ханым устраивали гонения на молодую чету.

В Тифлисе Рашид увлекался Утесовым, джазом. Помимо таланта творческого характера в нем была и административная хватка. Он всегда что-то организовывал. В Тифлисе он выступал в детских коллективах, быстро обрел признание, в школьные годы снялся в нескольких грузинских фильмах.

Переезд Рашида в Баку был связан со съемками «Аршин мал алан». В 1940 году в Москве съемки этого фильма были включены в план Госкино. Но Москва сама на некоторое время тормозит съемки фильма, объясняя это тем, что в фильме «пропагандируется жизнь в дореволюционный период». А Узеирбек что-то менять в сюжете не разрешал.

Когда в 1943 году советские войска были в Иране, туда поехала большая делегация наших артистов. И они увидели в Иране фильм «Аршин мал алан», который был снят в Голливуде в 1937 году. Авторство музыки было приписано некоему Магаляну. Режиссером картины был также армянин, а играли голливудские актеры. Этот фильм был очень популярным в Америке.

Узнав об этом, Узеирбек пишет Мирджафар Багирову письмо с просьбой восстановить авторство. Об этом становится известно Сталину. Сталин отвечает на письмо Узеирбека: «К сожалению, мы не члены конвенции по авторским правам. Давайте мы снимем свой «Аршин мал алан».

Режиссером фильма назначается Рза Тахмасиб, который уже видел Рашида Бейбутова на гастролях в Дагестане, Ереване. Он решил, что роль Аскера будет играть Рашид Бейбутов. Но определенные круги не утверждали Рашида на эту роль.

В то время Рашид работал в ереванском джаз-оркестре. С джаз-оркестром Армении он приезжает в Баку на гастроли, они выступают в филармонии и ДК офицеров. Рза Тахмасиб приводит на концерт всю съемочную группу во главе с Узеирбеком, чтобы показать того, кого они видят в роли Аскера. Узеирбек тогда вскрикнул: «Вот Аскер!».

Но как армянский коллектив подчинен гастрольному плану, и Рашида не отпускают из джаз-оркестра. В рукописи письма Рзы Тахмасиба Рашиду, режиссер пишет: «За вами едет человек. Кроме фильма вас приглашают для организации джазового коллектива в Баку».

Начинается борьба за Рашида: в Армении его не отпускают, в Азербайджане назначен день съемок. В Баку даже придумываются сценарные варианты ухода Рашида из джаз-оркестра Армении. Ниязи и Тофик Кулиев придумали такой сценарий, по которому на вокзале, когда Рашид должен уезжать в Армению, инсценируется драка, Рашида втягивают в драку, милиция, протокол, и он остается в Баку. А так как он подводит свой оркестр, то надеются на то, что Рашиду будет в Армении нагоняй, сорвутся гастроли, и его, наконец, уволят с работы.

Они-таки сотворили этот спектакль, поезд ушел. Но Рашида не уволили. Съемки фильма в Баку начались. Чуть позже Рашид все-таки написал худруку армянского джаз-оркестра Айвазяну о своем намерении остаться в Азербайджане.

Так как вокруг Рашида много разговоров, шума, Мирджафар Багиров начинает интересоваться им. Ему уже давно первый секретарь Дагестана Азиз Алиев говорил о Рашиде, просил помочь ему. Азиз Алиев познакомился с Рашидом, когда тот гастролировал в Дагестане, приглашал его к себе домой.

Когда начались съемки «Аршин мал алана», Рашиду сняли номер в старом «Интуристе» с роялем — квартиры в Баку у него не было. Как-то к нему приезжает встревоженная начальник управления по делам искусства при Совете Министров Хокюма Султанова и сообщает о том, что его вызывает Мирджафар Багиров. А такой вызов мог означать и казнь.

В этот момент Рашид собирался уходить по своим делам, одетый в ультрамодный клетчатый пиджак, лакированные ботинки, набриолиненные волосы, на пальцах перстни. И вдруг такое сообщение. Когда Хокюма ханым поняла, что Рашид собирается идти в таком виде, она пришла в ужас, но переодеваться времени уже не было.

Рашид рассказывал: «Когда мы вошли к нему в приемную, стояло много народу, и вдруг я заявился в таком «оперении». На меня все эти люди так странно посмотрели, но я ничего не понимал. Меня все провожали глазами, как на казнь. Я открыл дверь и увидел очень длинную ковровую дорожку, а в конце этой ковровой дорожки большой, массивный стол и сидящего за ним человека, смотревшего поверх очков, приспущенных на кончик носа. И мне все стало понятно. Когда он посмотрел на меня пристально, глазами удава, я начал замедлять шаги, туфли мне показались узкими, носы обуви — километровыми.

Он спросил меня: «Сынок, ты чей сын?». Я ответил заплетающимся языком «Меджида сын». Он говорит: «Как Меджида? Нашего Меджида?! Садись». В этот момент я понял, что спасен».

Была долгая часовая беседа. Тогда решился и квартирный вопрос Рашида. После этого визита было отдано распоряжение выдать на Нижней Бульварной квартиру в Доме артистов. И Рашид навсегда остался в Баку.

ИСТОРИЯ ЗНАКОМСТВА

Мне было восемнадцать лет. Я училась в мединституте. В то время было повальное увлечение девушками из мединститута. Когда мы проходили, все молодые парни высовывались из окон, балконов. У Рашида в руке всегда был театральный бинокль. И каждая девушка думала: «Не я ли, господи?!»

Я почему-то с первого дня была уверена в том, что это внимание было обращено ко мне. И решила проверить. Так получилось, что недели две я не ходила в институт. После этого в один из дней после занятий я дождалась, чтобы весь поток прошел, и только потом пошла одна с подружкой. Я издалека увидела, что он тревожно провожал всех глазами, а когда появилась я с моей подружкой, поднял руки к небу.

Я ничем не дала понять, что обратила внимание на этот жест. Через день, когда мы опять возвращались с занятий, вдруг ко мне во вдоре подошла очень милая женщина и остановила нас. Его на балконе не было. Она отозвала меня в сторонку и спросила: «Ты чья дочь?» Я растерянно ответила.

Оказалось, что эта женщина — мама Фикрета Амирова — Дурдана ханым — и хорошо знает моих родителей. Они жили в одном здании с Рашидом, и она взяла на себя роль свахи.

Дурдана ханым попросила меня подняться к ним домой. Я долго отказывалась, но она настояла на своем. В этот день был день рождения Рашида — 14 декабря. Он так задумал, что если в этот день со мной познакомится, то я стану его женой. Поэтому Дурдана ханым так настоятельно звала меня к себе.

Я поднялась к ним, увидела накрытый стол. Только с меня сняли пальто, как открылась дверь и в роскошном светлом пальто, набриолиненный, надушенный, красивый Рашид заходит в комнату. Не смотря в мою сторону, подхватил Дурдану ханым и закружил по комнате со словами: «Ай, мама, какой ты мне сделала подарок!» Потом опустил ее, искоса оглядел меня и сказал: «А кто эта красивая ханум?»

Так нас познакомили. Был, конечно, маленький сценарий. Позже он мне сказал: «Я боялся, что уеду на гастроли, а по приезде увижу, что тебя уже сосватали за кого-нибудь. Вот, тебя не было две недели, и у меня первая седина тогда и появилась».

И я сказала маме: «Если не он, то кто же?!»

Я бы не сказала, что первые годы нашей семейной жизни были безоблачными. Внешне он сам себе нарисовал портрет своей будущей жены. Она должна была быть голубоглазой, длиннокосой, высокой. Он смеялся: «Я хотел всегда улучшить свою породу в отношении роста. Если бы при моей внешности у меня был высокий рост, меня бы девочки расхватали на сувениры».

Он хотел в жены «девочку с характером, который я вылеплю сам». По тем временам для меня это было очень болезненно, часто очень ревела, обижалась. Но он преподал такие уроки, которые помогли мне выстоять в жизни.

Я была по дурости самонадеянна в те годы. Я думала, что он должен меня любить, потому, что у нас такая разница в возрасте, я выше ростом, я нравлюсь всем. Он был о-очень ревнив, но красиво ревнив. Например, однажды, когда к нам приезжал Радж Капур, мы сидели на банкете. Сидящий рядом со мной иностранец усиленно угощал меня черной икрой. Я очень мило отнекивалась.

И вдруг я ощущаю руку Рашида на своем колене и слышу: «Если ты не перестанешь с ним кокетничать, я сейчас этот стол переверну». Когда я глянула на его лицо, поняла: этот может. У него было перекошенное от злости лицо, и я поняла, что пора приходить в себя.

В Москве как-то мы спускались в гостинице по лестнице, навстречу поднимались какие-то спортсмены. Один из них говорит «Какая дивчина!» И вдруг Рашид схватил его за нос и говорит: «На чужих жен не заглядываются!»

Несмотря на то, что Рашид был большой эстет, его всегда окружали очень красивые женщины, я никогда не сомневалась в том, что он глубоко порядочный человек. Он красиво умел ухаживать. Меня никогда не обижало это.

НИЧТО НЕ ПРЕДВЕЩАЛО ЕГО СМЕРТИ

Он очень много работал в последние годы жизни. Как депутат Верховного Совета СССР, он в обязательном порядке проходил диспансеризацию при больнице ЦК. Но Рашид не хотел ехать в Москву на медицинское обследование, так как торопился с открытием Театра песни, засиживался в театре по восемнадцать часов в сутки. Мы возвращались домой только перекусить и переночевать.

События в Баку уже разворачивались, танки стояли у театра. 1 декабря 1988 года Горбачев собрал у себя членов парламентских комиссий Азербайджана и Армении, депутатов, обсуждалась карабахская тема. На этом заседании Рашид сказал Горбачеву: «Я прохожу в свой театр свозь цепь танков». Горбачев отвечает: «Но это же наши танки!» Рашид говорит: «Это не наши танки, это ваши танки! Вопрос Карабаха надо решать сейчас и немедленно, иначе будет кровь!» Потом Рашид рассказывал: «Меня тогда как будто заклинило. Я произнес пять-шесть раз подряд «Иначе будет кровь!» Как будто кто-то заставлял меня говорить эти слова».

Когда он вернулся в Баку, очень грустил и как-то сказал: «Меня уберут». После этой встречи к нему резко изменилось отношение Везирова, перестали звать на правительственные концерты, в то время как до этого ни один правительственный концерт без него не проходил. Это в те времена о многом говорило.

У Рашида с детства пошаливали почки. Он боялся вырезать гланды, так как мог измениться тембр, голосовой аппарат. Больные гланды дали осложнение на почки. Время от времени он подлечивался, но ничего серьезного не было. И вдруг 17 мая 1989 года на репетиции в Театре песни ему стало нехорошо, мы поехали домой. До этого почки побаливали, но он не хотел отвлекаться на лечение. Он в жизни никогда не лежал в больнице. И в тот день решил просто отлежаться дома.

Я вызвала врача, тот прописал лечение в больнице. Рашиду не понравилась там обстановка, и мы вернулись домой. За ночь и весь следующий день ему не стало лучше. 19 мая мы опять поехали в больницу. Температура все не падала, врачи говорили, что идет воспалительный процесс, но точный диагноз поставить не могли.

29 мая нам пришлось выехать в Москву в больницу ЦК. Нас встретили в аэропорту люди в серых костюмах, не похожие на медиков. В аэропорту мне заявили, что я не могу поехать с ними, так как у меня нет пропуска в больницу. Они вели машину неаккуратно, Рашиду было больно. Я все время стучала в их стекло, чтобы они ехали осторожнее, но они не обращали внимания. Даже средний медицинский персонал отреагировал бы на эту просьбу.

Именно поэтому у меня возникли подозрения, что эти люди не были врачами, за которых себя выдавали. В больнице Рашида оформляли часа два, меня не пропускали. Но я стояла на том, что никуда не уйду.

Сначала Рашид лежал в хирургическом отделении, потом в отделении терапии. 7 июня врачи сказали, что у него одна почка плохо работает, из-за чего идет отравление организама, почка не очищает кровь и нужно подключить аппарат искусственной почки. Меня стали успокаивать, утверждали, что причин для волнения нет, но перевели Рашида в реанимацию.

Я и Радочка были все время рядом. День и ночь я сидела у дверей его палаты, так как сидеть в палате не разрешали. В ночь на 9 июня я услышала стоны. Спросила у врача, и он сказал, что Рашиду сделали болезненный укол, поэтому он стонет. К рассвету, в начале четвертого ночи, я увидела, что врачи, медсестры забегали, а меня к нему не пускают. Я в недоумении, но меня все успокаивают.

Утром врач мне сказал, что все в порядке, Рашид спит. После чего эта бригада врачей сменилась, в начале восьмого утра пришла новая смена. Я подошла к новому врачу и спрашиваю разрешения пройти в Рашиду, если он проснулся. Он повернул ко мне голову и очень обыденным голосом сказал: «Как? А вы разве не знаете?.. Рашид Меджидович в 04.10 утра скончался!» Я все это время сидела у его дверей, но мне никто ничего не сказал…

Чуть позже меня вызвали в кабинет главврача и дали подписать документ о том, что у меня никаких претензий к больнице нет. Когда я поинтересовалась, для чего это нужно, мне ответили: «Вы же не хотите, чтобы производили вскрытие!? По вашим мусульманским законам это не разрешено». Я все подписала…

Это был неестественный уход из жизни. Позже я советовалась с врачами, которые в один голос твердили — его хроника заболеваний не могла послужить причиной столь скоропалительного ухода. Причина в том, что в него внедряли какие-то препараты или облучение… Эта больница ведь на тюрьму похожа! Я думаю, он умер не сам.

Я увезла его оттуда, прошла через морг, гроб, плач, крики, просьбы проводить его в последний путь из Театра песни, который стал «лебединой песней» Рашида, но нам отказывали даже в этом… Но когда я сказала: «Раз так, я отвезу его в Тбилиси и похороню его рядом с его мамой», моя угроза возымела действие.

Мы прибыли в Баку темной ночью, увидели одинокую фигуру замминистра культуры Зульфугара Фарзалиева у трапа самолета… В самолете все пассажиры знали, какой груз везут, все плакали, не было слышно ни одного голоса в салоне… И больше ни одного человека, встречающего Рашида…

В Баку, когда в мечети обмывали тело, оказалось, что тело вскрывали. Несмотря на бумагу, которую мне дали подписать в московской больнице.

Естественно, в Баку судмедэкспертиза второй раз вскрыла тело, но вскрытие производили не местные врачи, а эксперты КГБ. Результаты нам неизвестны, в архивах экспертизы ни в Москве, ни в Баку не сохранилось ни одного документа, подтверждающего это вскрытие. Нам сказали, что эти документы забрали…