Истинная история барона Мюнхгаузена

Барона Мюнхгаузена знает, наверное, каждый. Если не книжки о нем читали, то фильмы или мультфильмы смотрели. Вообще-то Мюнхгаузенов на самом деле очень много. С XII в. на родословном древе германцев Мюнхгаузенов собралось почти 1300 персон, более того, этот род не прервался и сегодня – в наши дни насчитывается около 50-60 человек, носящих эту фамилию.

Среди них были и люди достаточно известные, например, основатель Геттингенского университета Герлах Адольф фон Мюнхгаузена, талантливый ботаник и агроном Отто фон Мюнхгаузен, “первый поэт Третьего рейха” Беррис фон Мюнхгаузен, чьи стихи скандировали фанатики-подростки гитлерюгенда.

Однако весь мир знает только одного Мюнхгаузена – Карла Иеронима Фридриха. Он тоже занесен на генеалогическое древо рода и имеет “порядковый номер” 701. В принципе, он бы так и остался этим самым “номером 701”, если бы еще при его жизни не встретились ему два литератора – Р.Э. Распе и Г.А. Бюргер.

Эти два “бойких пера” написали и пустили гулять по свету забавные истории, которые вот уже два с лишним века вызывают улыбку у самых разных людей во всех уголках земли.

Т.к. Карл Иероним Фридрих – человек вполне реальный, то основные факты его биографии известны. Он родился в 1720 г. в городке Боденвердере, располагавшемся в те годы на островке прямо посреди реки Везер. Будущий покоритель пушечного ядра рано потерял отца, и на семейном совете его было решено отдать на воспитание при дворе принца Брауншвейг-Бевернского в замке Беверн, неподалеку от дома. Когда мальчику исполнилось 15, принц стал правящим герцогом, а Мюнхгаузена официально произвели в пажи. Его ожидала традиционная для небогатого дворянина карьера – военная служба в армии Брауншвейга или соседних невеликих государств. Но судьба решила по-другому и открыла перед юношей иную дорогу.

Принцу Брауншвейг-Вольфенбюттельскому Антону Ульриху, уже пятый год живущему в России на правах жениха Анны Леопольдовны, племянницы русской императрицы Анны Иоанновны, срочно понадобились два пажа взамен погибших при штурме Очакова. После долгих поисков, потому как мало кто хотел ехать в таинственную и морозную Россию, нашлись-таки двое отчаянных и один из них – Мюнхгаузен. В Петербург он прибыл в начале февраля 1738 г.

В декабре 1739 г. Мюнхгаузен из возраста пажа уже выходит, и из свиты Антона Ульриха его переводят корнетом в кирасирский Брауншвейгский полк, стоявший под Ригой. Протекцию в этом оказала супруга герцога Бирона. Это однозначно показывает, что уровень связей молодого человека при дворе весьма был высоким.

Менее чем через год на русском престоле происходит смена – скоропостижно умирает Анна Иоанновна, передав правление Бирону, а корону – двухмесячному Ивану Антоновичу, сыну Анны Леопольдовны и Антона Ульриха. Бирон же еще через три недели уже сидит в каземате Шлиссельбургской крепости, и правительницей становится Анна Леопольдовна. Ульрих, в свою очередь, получает чин генералиссимуса.

Но и ставши генералиссимусом, Ульрих Мюнхгаузена не забыл: молодого человека производят из корнетов в поручики, причем, как с гордостью сообщает Мюнхгаузен матери, он обошел двенадцать других корнетов. Это тоже подтверждает, что репутация у Мюнхгаузена при русском дворе была очень хорошей.

Он назначен командиром первой роты полка, находившейся в Риге непосредственно при главнокомандующем для несения почетного караула и других парадных акций. В числе таких акций командование Мюнхгаузеном караулом, когда в 1744 г. через Ригу проезжала принцесса Ангальт-Цербстская, будущая Екатерина II.

В военно-историческом архиве лежат сотни документов, рисующих беспокойную жизнь ротного командира Мюнхгаузена, чья рота насчитывала 900 человек. Все дошедшие до нас документы написаны по-русски – писарем – и лишь подписаны “Lieutenant von Munchhausen” – по-немецки. В общении с офицерами он затруднений не испытывал: две трети их были иностранцы, преимущественно немцы, другие были из дворянских семей и априори хорошо образованы – знали два-три языка.

В ночь на 25 ноября 1741 г. дочь Петра I Елизавета, лично возглавив гренадерскую роту, захватила трон. Все т.н. “Брауншвейгское семейство” – малолетний император, его родители и двухмесячная сестра – было арестовано и долгие десятилетия провело в тюрьмах. Его судьбу разделили придворные и слуги. Но у Мюнхгаузена явно был ангел- хранитель: он счастливо избегнул такой участи, т.к. словно по наитию за два года до переворота перешел из герцогской свиты в армию. Сумел даже сохранить чин поручика.

Когда барону исполнилось 23, он женится на дочери судьи, Якобине фон Дунтен. После женитьбы надо было устраивать семейное гнездо, но тут везение словно решило отдохнуть и дальше карьера Мюнхгаузена не складывалась. Наконец в 1750 г., дождавшись очередного чина ротмистра, Мюнхгаузен испросил отпуск на год “для исправления крайних и необходимых нужд”. Он дважды присылал в Россию прошения о продлении отпуска и дважды получал отсрочку. Но, видимо, “крайние и необходимые нужды” затянулись, и в Россию барон не вернулся. В итоге в 1754 г. он был исключен из состава полка.

А вот приключения барона – настоящие, не выдуманные – начались не в России, а уже в Германии. Прежде всего он почти сразу вступил в конфликт со своим родным городком. Началось все с того, что барон захотел выстроить мостик шириной в пять локтей, по которому мог бы перебираться через узкий рукав Везера от своего дома к своему же участку земли на другом берегу, а не делать большой крюк через городской мост.

Бургомистр запретил строить мостик, сославшись на то, что тогда придется охранять еще один вход в город. Барон, понятное дело, возмутился. Что было из ряда вон выходящим явлением – для законопослушной Германии. Видимо, сказалось долгое пребывание Мюнхгаузена в России: он и представить себе не мог – с приобретенным вольным российским менталитетом – что кто-то помешает отставному офицеру в какой-то Богом забытой дыре перекинуть несколько бревен через узкую канаву.

Помешали: горожане выдернули уже забитые сваи, скинули в воду балки. Поскольку народу собралось много, а дела на всех не хватило, то заодно разломали и новый забор вокруг двора Мюнхгаузена. Потом за неуплату каких-то налогов у него арестовывают… свиней. Потом требуют штрафы за потраву городского луга…

Но через некоторое время разразилась Семилетняя война, французы вторглись в ганноверские земли, реквизируя у населения все, что только можно. Тут-то Мюнхгаузену и повезло: главнокомандующий французским корпусом дал ему охранное свидетельство, защищающее его имение от поборов и повинностей. Вероятно, сыграла роль служба Мюнхгаузена в русской армии, в этой войне союзницы французов.

Брак Мюнхгаузена оказался бездетным, с соседями отношения не сложились. “В… душевном смятении… охота и война – вот выход, всегда готовый для дворянина”, – так писал Гете. Однако 36-летний отставной ротмистр выбрал охоту. Неизвестно, сколь удачливым стрелком он был, но вскоре у него открылся яркий талант рассказчика в жанре, называемом в Германии “Jagerlatein” – “Охотничьи анекдоты”.

Послушать его охотничьи байки, рассказываемые с азартом и артистичностью, собирались не только друзья, но и люди посторонние, когда барон выезжал в соседние города. Слава рассказчика росла, однако дальше устного творчества сочинительские претензии барона никогда не простирались.

Так и катилась бы его жизнь к спокойному концу, однако в старости Мюнхгаузена подстерегли приключения погорячее, чем полет на ядре. Сначала его байки и анекдоты стали распространяться по Нижней Саксонии в устной передаче; затем начали появляться сборники веселых нелепых историй, которые якобы рассказывал некий “М-г-з-н”, а в конце 1785 г. имя барона было напечатано полностью на титульном листе книжечки, изданной в Лондоне. Уже в следующем году она переиздавалась аж четыре раза!

Первые сборники выпустил в Англии Р.Э. Распе. Он терпел в изгнании нужду и затеял эту писанину исключительно из-за гонорара. Позже эти сборнички были переработаны и изданы другим известным литератором Г.А. Бюргером. Правда, первые издания выходили анонимно, и лишь с середины XIX в. оба эти имени – вместе или порознь – стоят на обложках всех книг о похождениях барона. Книги эти мгновенно распространились по Европе. Первое русское издание вышло около 1791 г., но что любопытно: всякие упоминания о России переводчик старательно убрал.

По идее можно было гордиться такой славой, но барон, ставший литературным героем, воспринял свою фантастическую, но непрошеную известность как оскорбительную насмешку, счел свое доброе имя опозоренным, собирался даже судиться, однако изменить уже ничего не мог. С пеной у рта он доказывал, что ничего такого – ни о ядре, ни о проросшем во лбу оленя вишневом дереве – он не рассказывал… Но до сих пор к его имени немцы прибавляют официальный эпитет “Lugenbaron”, что означает “баpoн-врун”.

Но и этой беды оказалось мало. Последние годы жизни барона – сплошной скандал. В 1790 г. он похоронил супругу, а еще через три года женился на дочери бедного майора из соседнего городка, некоей Бернардине фон Брун. Было ей то ли 17, то ли 20 лет. А ему, на минуточку, 73. Дальше обычная история – любовник, возникший еще до замужества, беременность, рождение дочери. А перед этим – громкий и долгий судебный скандал.

От огорчений барон слег в постель, племянники были вне себя: дядюшка мог умереть, и наследство ушло бы от них безвозвратно. Но, “О радость! Ребенок через год умер!” (Цитата из переписки).

Барон скончался год спустя, в 1796 г. Он был очень слаб, за ним ухаживала жена его егеря. За несколько дней до смерти барона она заметила, что на ногах у него не хватает пальцев. “Их отгрыз на охоте полярный медведь”, – нашел силы пошутить этот “король лжецов”.

Похоронен барон в семейном склепе рядом с Боденвердером. В церковной книге он назван “отставным российским ротмистром”. Спустя два века в церкви вскрыли полы и склеп – хотели перенести покоящиеся там останки на кладбище.

Очевидец, будущий писатель Карл Хензель, тогда еще мальчик, так описал свои впечатления: “Когда гроб открыли, у мужчин выпали инструменты из рук. В гробу лежал не скелет, а спящий человек с волосами, кожей и узнаваемым лицом: Иероним фон Мюнхгаузен. Широкое круглое доброе лицо с выступающим носом и немного улыбающимся ртом. Ни рубцов, ни усов”. По церкви пронесся порыв ветра. И тело вмиг распалось в пыль. “Вместо лица выступил череп, вместо тела – кости”. Гроб закрыли и не стали переносить на другое место.