Кристиан Хейнекен: Юный гений из Любека

Во все века находились дети, способные удивлять современников своими уникальными талантами. Среди них выделяется так называемый младенец из Любека.

Мальчик по имени Кристиан Фридрих Хейнекен родился в небольшом городке на севере Германии 6 февраля 1721 году и прожил чуть больше четырех лет, однако вошел в историю как самый гениальный ребенок, когда-либо рождавшийся на земле.

По легенде он встречался с королем и свободно говорил на нескольких языках. При этом он не был аутистом. Подобно губке, малыш впитывал знания из различных областей, не ограничиваясь одним предметом.

Он не был замкнут и отлично общался с людьми, поражая их своими умозаключениями и стройностью речи. К десяти месяцам (по другим данным – к двум-трем месяцам) младенец не гугукал подобно сверстникам, а выстраивал членораздельные предложения. Он повторял их за родителями – художником и архитектором Паулем Хейнекеном и владелицей магазина художественных изделий и алхимиком Катариной Елизаветой.

Помогала ребенку в познании мира его няня, Софи Хильдебрант, которую современники называли “солдатом в юбке” за фельдфебельские манеры. Софи резко выхватывала малыша из колыбельки, подносила к живописным полотнам, расставленным по дому, и твердила: “Это лошадь, домашнее животное. Это башня с огнями, называется маяк. Это корабль, на котором плывут по морю. Теперь я буду указывать пальцем, а ты мне скажешь, что это…”.

Удивительно, но малыш без запинки проговаривал только что услышанное. Когда примитивные знания няни были исчерпаны, из Силезии выписали гувернантку мадам Адельсманн. Она должна была, как сказал Хейнекен-старший, “отшлифовать этот драгоценный камень”.

Еще через два-три месяца, когда обычный ребенок отчетливо произносит лишь “мама” и “папа”, Кристиан Фридрих знал основные события из пяти первых книг Библии. К двум годам он мог не только воспроизвести факты библейской истории, но и цитировал целиком фрагменты Священного Писания, в которых те упоминались.

Еще через год мальчик добавил к своим познаниям мировую историю и географию, сочетая это с изучением латыни и французского языка, математики и биологии. На четвертом году он начал изучать историю церкви и религии.

Казалось, малыш знал все на свете. Слава о нем распространялась с невероятной скоростью. Поэтому ученики любекской гимназии не слишком удивились, когда мальчик занял место на кафедре, чтобы прочитать лекцию.

Среди слушателей был Йоганн Генрих фон Зеелен, ректор любекской гимназии. Он вспоминал день 2 января 1724 года, когда ему посчастливилось погрузиться в “энциклопедическую карусель”, которую раскрутил перед собравшимися вундеркинд.

Мальчик начал с анализа биографий римских и германских императоров – от Цезаря и Августа к Константину, Птолемею и Карлу Великому. Потом плавно перешел к израильским царям, от них к особенностям географии Германии. Закончил рассказом о строении человеческого скелета, предварительно изобразив кости. Все это увязывалось строгой логической цепочкой, хотя факты были из разных эпох и сфер знаний.

“Аудитория сидела как завороженная, все открыли рты, – записал в дневнике фон Зеелен. – Но малыш внезапно умолк, услышав бой колокола: “А теперь простите, господа, мне пора к сестре милосердия!”

“Похоже, он носит в своей головке целый мир, – с суеверным страхом говорили ученые, простолюдины, церковные авторитеты. – Уж больно легко даются ему знания!”.

Прочитав сотни книг, гениальный малыш любил только одну книгу – богато иллюстрированный фолиант на латыни “Мир чувственных вещей в картинках” гуманиста и отца педагогики Яна Амоса Коменского. Это была своего рода энциклопедия того времени.

Деятели литературы и искусства словно наперегонки бросились увековечивать славу младенца из Любека еще при его жизни. Композитор из Гамбурга Георг Филипп Телеманн посвятил ему несколько произведений, причем литературных.

Он специально прибыл в Любек, чтобы познакомиться с вундеркиндом, после чего сказал: “Воистину, если бы я был язычником, я бы преклонил колени и склонил бы голову перед этим ребенком!”

Телеманн – автор стихотворного посвящения, которое впоследствии было помещено под портретом малыша, написанным его матерью: “Ребенок, который прежде не рождался, ты – тот, кого и далее наш мир постигнет вряд ли, ты – вечное сокровище наше. Мир не поверит знаниям твоим, отчасти постигая их помалу. И мы тебя пока не постигаем, самим нам непонятен твой секрет”.

Даже Иммануил Кант был вовлечен в процесс прославления, назвав юное дарование “вундеркиндом раннего ума от эфемерического существования”.

Гениальный ребенок мог нараспев прочитать все псалмы, разъяснить особенности всех известных сортов мозельского вина и воспроизвести генеалогические древа виднейших родов Европы. Но держать перо по несколько часов в день стало для малыша чудовищной нагрузкой.

“Мадам, – обратился он как-то к матери, – я хочу поехать в Данию, чтобы передать доброму королю Фридриху подробные морские карты, которые я готов нарисовать собственноручно”. Мать же ответила, что его сил пока не хватает на то, чтобы держать в руках перо. Мальчик успокоил ее, сказав, что “Господь милостив, он даст мне силы рисовать карты и пересечь море. Главное – ваше разрешение”.

Надо сказать, что родители Кристиана стремились к тому, чтобы о маленьком гении узнал весь свет. Поэтому они организовывали встречи со всеми, кто интересовался мальчиком, не считаясь с тем, что эти встречи сильно изматывали вундеркинда.

Когда слух о чуде дошел до короля Фридриха IV Датского, тот выразил желание познакомиться с чудо-ребенком. Фридрих был человеком недоверчивым и не поверил, когда ему сообщили, что малыш трех лет свободно владеет четырьмя языками, тогда как король слабо знал родной датский язык и с трудом расписывался. Ребенка было решено доставить в Копенгаген.

Мальчик прочел перед королем и придворными несколько лекций по истории, причем со ссылками на авторитетные источники, за что был немедленно удостоен прозвища Mirakulum (в переводе с латыни “чудо”).

Единственное, от чего отказался малыш, – отобедать вместе с королем. Он как можно учтивей пояснил, что не ест ничего, кроме каш и блюд из зерна и муки.

Король вновь изумился. Но ему шепнули: кормление малыша возложено на “солдата в юбке”. Кормилица с рождения втолковывала малышу, что как истинному христианину ему нельзя есть продукты животного происхождения. Внушение было до того сильным, что мальчик просто не мог находиться за семейным столом, когда домашние ставили перед собой рыбные или мясные блюда.

Собственно, однообразное питание его и сгубило. Малыш без видимых причин падал на кровать и стонал от боли в мышцах, отказываясь есть. Он страдал бессонницей и отсутствием аппетита. К тому же тяжело переносил любые запахи и звуки, требовал, чтобы ему постоянно мыли руки и не беспокоили просьбами и визитами.

Кстати, в Копенгагене придворные лекари, не зная о такой болезни, как целиакия, попробовали накормить малыша несколько иначе, чем предписал “солдат в юбке”. Дали ему легкий суп, пиво и сахар.

Они заявили матери о своих подозрениях: причина расстройства здоровья – в несбалансированности питания, и виновата во всем исключительно Софи. Но мама, чтобы “не огорчать Софи”, которую малыш горячо и искренно любил, вновь перевела его на каши.

Путешествие к датскому королю и обратно заняло несколько месяцев. Лишь 11 октября 1724 года малыш вместе с родней прибыл домой. Начался период, как отмечали любекские врачи, прогрессирующей слабости тела, интенсивных суставных и головной болей, бессонницы и отсутствия аппетита. 16 июня 1725 года состояние здоровья Кристиана резко ухудшилось, лицо покрылось отеками.

Последовал сильнейший приступ аллергии: пищеварительная система восстала против всего, что содержит муку. Однажды, когда ноги мальчика обрабатывали травами, он произнес: “Наша жизнь подобна дыму”. После этого он спел несколько из 200 известных ему церковных песен, вплетая свой голос в хор тех, кто сидел рядом с его кроваткой и читал молитвы.

Умер малыш 27 июня 1725 года со словами: “Боже Иисусе, забери мой дух…” Его старший брат Карл Генрих Хейнекен, ставший впоследствии известным искусствоведом и коллекционером, говорил, что его всю жизнь преследовало то, что малыш в четырехлетнем возрасте встретил смерть со спокойствием философа. Две недели гроб с Кристианом Хейнекеном, чело которого было украшено лавровым венком, стоял открытым.

В Любеке для прощания с юным гением побывали и самые известные персоны севера Европы, и просто любопытствующие, желающие в последний раз посмотреть на лежащего в гробу чудо-ребенка. При этом родители тщательно записывали имена всех влиятельных особ, которые приезжали в церковь.

Наверное, в каждом вундеркинде есть что-то от Кристиана Хейнекена. С Акритом Йасуалом его роднит знание анатомии, поскольку в семь лет индийский мальчонка сделал первую хирургическую операцию.

Джон Стюарт Милль, известный философ и экономист XIX века, мог читать по-гречески в три года. Вольфганг Амадей Моцарт стал к четырем годам виртуозным пианистом. Уильям Джеймс Сайдис освоил грамоту в полтора года и написал к восьми годам четыре книги.

Возможно, Кристиан стал бы самым юным академиком того времени, не послушайся он кормилицы. А может быть, его постигла бы судьба юной поэтессы Ники Турбиной, с четырех лет диктовавшей маме стихи.

Если ребенок с пеленок понимает, что отличается от других, это неизбежно дистанцирует его от общества. Кроме того, часто эта исключительность подчеркивается родителями. Во многих случаях вундеркинды были буквально до смерти замучены работой (а в случае с Кристианом – визитами) и не знали радостей детства.

Так возникает психологический тупик, выйти из которого может далеко не всякое юное дарование. Звучит кощунственно, но, возможно, не исследованная в то время целиакия спасла младенца из Любека от жестокого разочарования, которое принесла бы ему неизбежная мировая известность.

Мог ли “младенец из Любека” прожить долгую и счастливую жизнь? И кто виноват в его ранней гибели: тщеславные родители, кормилица и ее взгляды на рацион, природа, наделившая Кристиана чрезмерной жаждой знаний, с которой просто не мог совладать детский организм?

Если бы он родился в наше время, то трагедии, вероятно, удалось бы избежать, но история, как известно, не терпит сослагательного наклонения.