Кто ты, дедушка Ленин: портрет вождя

Сейчас, после того как мы пересматриваем историю и роль личностей в этой истории, нет, наверное, более одиозной фигуры, чем Владимир Ульянов, который Ленин. То ли построил новую страну, то ли разрушил старую – кто расценит по справедливости то, что он натворил? Чтобы понять его лучше, стоит обратиться к воспоминаниям современников.

“Геростратом”, “разрушителем” Ленина звали с раннего детства: у него не выживали ни игрушки, ни птички. Неуемный, вспыльчивый и недоброжелательный, если не злой; позже, в гимназии и университете, замкнутый, заносчивый, прямолинейный и грубый: юность Ильича была омрачена казнью старшего брата за попытку убийства царя Александра III и реакцией на это окружающих – все они, за очень редким исключением, отвернулись от “семьи террориста”.

Знаменитое ленинское “Мы пойдем другим путем” Дмитрий Волкогонов трактует так: “Совсем необязательно самому быть “метальщиком” пироксилиновых бомб, которые делал несчастный Саша. Необязательно находиться и на баррикадах… быть на фронтах гражданской войны… И он никогда там и не был… Главное – не в деяниях одиночек. Главное – управлять массой. Огромной. Бесчисленной. Почти бессознательной”.

Другими словами, возможно, уже в юные годы Владимир задумался о собственной партии как боевом отряде революции, а поскольку “на войне как на войне”, организацию должна сплачивать железная дисциплина, полувоенная субординация, подчинение воле лидера.

Александр Нагловский, хорошо знавший Ленина старый большевик, первый советский торгпред в Италии, впоследствии бежавший на Запад, вспоминал: на заседаниях Совнаркома народные комиссары сидели перед Лениным как перед учителем, “довольно нетерпимым и подчас свирепым, осаждавшим “учеников” невероятными по грубости окриками”… Свободы мнений в Совнаркоме было у Ленина не больше, чем в совете министров у Муссолини и Гитлера. Самодержавие Ленина было абсолютным”. К слову, с Гитлером Ленина сближает не только дата рождения, схожий темперамент и взгляды на устройство партии и общества в целом, но и, например, любовь к Вагнеру.

Принципы основанной Лениным советской бюрократии – подавление личности, инакомыслия, тоталитаризм и деспотизм – он перенес на все советское общество.

У Ленина, педанта по натуре, все было “разложено по полочкам” не только в быту, но, конечно, и в мировоззрении. Марксизм (который на практике он, на самом деле, попрал, устроив социалистический эксперимент в неподготовленной для этого, по Марксу, аграрной стране) был для Ленина универсальной догмой, объясняющей мир логично, строго, от начала до конца.

Николай Бердяев, выброшенный из Советской России в 1922 г. на “философском пароходе”, писал:

…культура у Ленина была невысокой, “…многое ему было недоступно и неизвестно…  Он интересовался лишь одной темой, которая менее всего интересовала русских революционеров, темой о захвате власти… Все миросозерцание Ленина было приспособлено к технике революционной борьбы. Он один, заранее, задолго до революции, думал о том, что будет, когда власть будет завоевана, как организовать власть… Все мышление его было империалистическим, деспотическим. С этим связана прямолинейность, узость его миросозерцания, сосредоточенность на одном, бедность и аскетичность мысли, элементарность лозунгов”.

Критики “ленинского курса” объявлялись “идиотами” и “тупицами”, сомневающиеся – врагами. “Как человек “с истиной в кармане”, он не ценил творческих исканий, не уважал чужих убеждений… – писал о Ленине эсер Виктор Чернов.

К возражающим Владимир Ильич, будучи фанатиком своей революционной идеи и программы, был беспощаден, входил в раж, состояние бешеного гнева (его соратник, врач по профессии Александр Богданов пришел к убеждению, что “у Ленина бывали иногда психические состояния с явными признаками ненормальности”), отчаянно (но без мата) ругался (словарь ленинских ругательств весьма разнообразен: “умственные недоноски”, “гнилое яйцо”, “лакей буржуазный”, “лошадиный барышник”, “навозные кучи”, “поганое стойло” и т.д., и т.п.).

Ленин без малейшей жалости разрывая личные отношения, поэтому друзей у него не было – были обожатели, готовые терпеть выходки вождя, не собиравшегося считаться ни с кем и ни с чем. Прежде всего – с тем, что сложная, многообразная жизнь не помещалась в рамки его ортодоксального революционного вероисповедания: если общество неспособно быть таким, каким его замыслил Ленин, тем хуже для общества, оно умоется кровью, но будет правильным и счастливым.

“Он строил план революции и революционного захвата власти, совсем не опираясь на развитие сознания огромных масс рабочих и на объективный экономический процесс”, – характеризовал “кремлевского мечтателя” Бердяев.

“Еще совсем недавно многие ленинские статьи, речи, брошюры пылали негодованием по поводу жестокостей полицейского режима самодержавия и буржуазии. Теперь же Ленин в неизмеримо больших масштабах насаждает репрессии, кары, слежку, пролетарский контроль, цензуру, реквизиции, ограничения свобод… Единственный аргумент, которым он везде пытается прикрыть беззаконие и революционный произвол, – это делается “в интересах масс” и осуществляется “самым передовым классом” – пролетариатом”, – продолжает мысль Бердяева Д.Волкогонов.

В своей фундаментальной биографии Ленина он цитирует многочисленные яростные требования предсовнаркома расстреливать как можно больше, “не допуская идиотской волокиты”.

Концлагеря, захват заложников, включая детей – членов семей бунтующих крестьян и бежавших из Красной армии вчерашних белогвардейцев – и их расстрелы в ответ на антибольшевистские выступления, заградотряды – все это тоже новшества большевиков. По подсчетам историков, Красный террор периода Гражданской войны погубил 5 млн душ – офицеров, помещиков, купцов, ученых, студентов, священников и даже ремесленников и рабочих.

Виктор Чернов рассказывал, что Ленин “никогда не обращал внимания на страдания других, просто не замечал. Ум у Ленина был энергический, но холодный. Я бы сказал даже – это был прежде всего насмешливый, язвительный, цинический ум. Для Ленина не могло быть ничего хуже сентиментальности. А сентиментальностью для него было всякое вмешивание в вопросы политики, морального, этического момента. Все это было для него пустяками, ложью, “светским поповством”. В политике есть лишь расчет. В политике есть лишь одна заповедь – добиться победы”.

Конечно, эмигранты Чернов и Бердяев вряд ли были расположены подыскивать для описания Ленина добрые слова. Но вот свидетельство Анатолия Луначарского, члена первого советского правительства: “Чрезвычайно редко из его уст не только в порядке официальном и публичном, но даже интимном, замкнутом слышались какие-нибудь фразы, имеющие моральный смысл, говорящие о любви к людям”.

Вопросы нравственности отметались Лениным за ненадобностью, словечко “добренький” в его устах звучало едким сарказмом и означало “мягкотелый, размазня, слякоть”.

Верными товарищами, по словам современников, считались те, “кто выполнял любые приказы, даже те, которые находятся в противоречии с человеческой совестью”: этичным, по завету еще одного кумира Ленина, нигилиста Сергея Нечаева, было все, что служило делу революции, цель оправдывала средства – и сговор против русского царизма с вражеским генералом Людендорфом (спустя ровно шесть лет после ленинского переворота, в ноябре 1923-го, этот генерал примет активное участие в Пивном путче молодого Адольфа Гитлера, откупорив политическую карьеру еще одному будущему фюреру), и превращение войны с германскими агрессорами – в их же интересах – в братоубийственную гражданскую бойню.

Когда в 1921 г. в стране разразился голод, унесший до 5 млн жизней, большевики цинично воспользовались “историческим моментом”, чтобы экспроприировать церковные сокровищницы, а сопротивлявшихся священников уничтожить как класс, таким образом расквитавшись с Церковью “по полной программе”.

Бердяев признает: Ленин был плоть от плоти русского народа. Совершая свой грандиозный социальный эксперимент, он “воспользовался русскими традициями деспотического управления сверху и, вместо непривычной демократии, для которой не было навыков, провозгласил диктатуру, более схожую со старым царизмом…

Он соответствовал отсутствию в русском народе римских понятий о собственности и буржуазных добродетелях, соответствовал русскому коллективизму, имевшему религиозные корни”.

Неизвестно, ставил ли Ленин самого себя на одну доску с Петром Великим (говорят, он терпеть не мог восхвалений и почестей), но то, что плакал в конце жизни от бессилия что-либо исправить в заданной им же самим инерции развития своей партии и своего государства, – факт.

Первый сигнал о надвигающейся беспомощности прозвучал весной 1922 г., как раз в разгар голода, когда крестьяне перешли на подножный корм, а кто-то не гнушался и людоедством.
Будто Судьба мстила за пролитые реки русской крови: у Ленина, и до этого терпевшего постоянную слабость и усталость, бессонницу и головные боли, припадки с временной потерей речи, ухудшение слуха и зрения, случился первый удар.

Второй удар настиг вождя в конце 1922-го, из-за паралича правой стороны тела он утратил возможность писать, а надиктованное – через секретарей-осведомителей – тотчас становилось известным Сталину. Ленин фактически оказался взаперти, “под колпаком” у Сталина. В марте 1923-го – третий удар: ушла способность читать, пропала речь, остались лишь отдельные слова, которые произносились произвольно, без всякого смысла.

Ленин плохо понимает, о чем его просят, часто плачет. Просит у Сталина яду, но не получает его. Когда за несколько месяцев до смерти его в последний раз привозят в Кремль, никто из сподвижников не встречает: им не по себе от непривычно жалкого вида всегда энергичного, целеустремленного учителя.

21 января 1924 г. – четвертый и последний инсульт. Ленин умирал в жутких судорогах, температура достигла 42,3 градусов. При вскрытии медики были поражены масштабами поражения мозга. Стенки сосудов были настолько пропитаны известью, что при ударе пинцетом отзывались костяным звуком, мозговая ткань подверглась размягчению и распадению, одно полушарие мозга было сморщено, скомкано, смято и величиной не более грецкого ореха.

“Другие пациенты с такими поражениями мозга бывают совершенно неспособны ни к какой умственной работе”, – комментировал нарком здравоохранения Н.Семашко.

Английский биограф Ленина Луис Фишер более откровенен: “Приходилось дивиться не тому, что мысль у него работала в таком измененном склерозом мозгу, а тому, что он так долго мог жить с таким мозгом”.

Однако в этом состоянии вождь принимает решения, имеющие огромное значение для судеб России и мирового сообщества: высылка интеллигенции за границу, одобрение постановления ВЦИК “О внесудебных решениях ГПУ, вплоть до расстрела”, определение вопросов стратегии и тактики III Интернационала.

“Кто скажет, восстановился ли вождь большевиков после болезни, принимая эти решения?”, – задавался вопросом Д.Волкогонов.