На рубеже веков: О развитии еврейской общины в Баку

Баку — город многонациональный. Отдельно стоит упомянуть евреев. Еврейская община в Баку была довольно многочисленной. Приходили евреи в Баку из разных мест (в том числе и из Азербайджана) и по разным причинам: спасаясь от погромов, войн и революций, ища лучшей доли…

Одна из причин связана с бурно развивающейся с конца XIX в. промышленностью.

Так или иначе, на рубеже веков еврейская община в Баку начала развиваться. Собственно говоря, это была не одна, а несколько общин: ашкеназских, грузинских и горских евреев. Среди ашкеназских (европейских) различались община литовских евреев и община хасидов, в особенности община почитателей любавического ребе.

Из мест, где эти общины находились ранее, они привезли взаимный антагонизм литовской общины и любавических хасидов (конфликт столетней давности), и потому молельные дома литовских евреев и любавических хасидов находились в разных местах: литваки располагались в хоральной синагоге на ул. Каспийской (позднее Театр песни им. Рашида Бейбутова), а любавические хасиды имели помещение на углу Мариинской и Гимназической (позднее Р.Рзы и Л.Толстого), там потом расположилась станция пожарной охраны.

Горские евреи имели свой молельный дом на Бондарной улице (позднее Ш.Бадалбейли), который изначально, правда, был ашкеназским. Были и другие молельные дома и синагоги. Перед Второй мировой войной борьба коммунистического режима с религией привела к закрытию синагог, и долгое время моления совершались в частных домах, а после войны появилась возможность возродить синагогу в подвальном помещении на углу Первомайской и Корганова (позднее Д.Алиевой и Р.Рзы).

Властью было выделено одно здание, поделенное затем между ашкеназскими и грузинскими евреями. Тут уж пришлось литовским евреям и любавическим хасидам объединиться и отбросить в сторону давний конфликт. Таким образом, у бакинских евреев снова появился молельный дом, которому они были рады, несмотря на то, что зимой в непогоду подвальное помещение заливало водой и часто приходилось вычерпывать воду из подвала.

Но это не смущало прихожан, потому что было главное — возможность собираться вместе в общественном месте, а не на частных квартирах. Так продолжалось примерно 15 лет, пока на пике оттепели не удалось получить разрешение на достройку одного этажа. Самим прихожанам это было не под силу, и нужно было привлечь пожертвования тех евреев, которые в синагогу не ходили.

Был организован отряд энтузиастов из числа прихожан, которые обходили знакомых и незнакомых евреев города. Помочь соглашались многие — несмотря на непростое экономическое положение того времени.

Известные в то время евреи, жившие в городе, также согласились участвовать в финансировании строительства. Так, например, знаменитый скульптор Пинхас Сабсай внес приличную сумму, равную месячной зарплате служащего. Запись и учет пожертвований велись в простой ученической тетради, и каждому жертвователю выдавалась квитанция.

Среди собирателей пожертвований выделялся Абрам Россинский, к тому времени пенсионер, проработавший много лет в универмаге на Шемахинке и знавший в лицо многих покупателей. Но вот этаж надстроен, и встал вопрос о приобретении мебели. За деньгами дело не стало. Их согласился пожертвовать прихожанин Арон Браз, цеховик, имевший приличные средства.

Но прямым образом пожертвовать их он не мог, ибо тогда возник бы вопрос о происхождении денег — подпольный бизнес в СССР преследовался по закону. А объявить деньги полученными анонимно было еще более опасно, ибо в этом случае возникало подозрение, что они получены из-за границы. В конце концов, выход был найден: выписали квитанции, будто бы каждый прихожанин пожертвовал деньги на один стул. В таком виде синагога на Первомайской просуществовала до периода перестройки, когда община переродилась, появились спонсоры — местные и заграничные.

Помещение синагоги после достройки и ремонта стало вполне приемлемым. Появился немаленький двор, в углу которого были закуток для ритуального убоя птицы (шхиты) и место для шалаша (сукки), используемого в праздник Суккот. Ашкеназская и грузинская части общины молились в соседних залах, объединяясь для совместных дел: расширения здания, получения разрешения на убой коровы к праздникам, наведения порядка на кладбище.

Но особенно активный контакт наблюдался накануне праздника Песах, когда предпринимались усилия для обеспечения членов общины качественной мацой. Дело в том, что вполне официально по согласованию с властями, в хлебном магазине на ул. Красноармейская (позднее С.Вургуна) продавалась маца по установленной цене: 9 руб. 30 коп. за кило. Но была она чересчур твердой. А грузинские евреи привозили тончайшую и очень вкусную мацу, изготовленную в Кутаиси — центре грузинских евреев в Грузии.

А вообще выпечка мацы к празднику Песах не прекращалась никогда. Даже в тяжелые и голодные военные годы за неимоверные деньги доставалась мука, и маца выпекалась в домашних печах по всем правилам ее выпечки.

А кто же возглавлял общину? В 1904 г. в Баку приехал молодой невысокого роста раввин по имени Йоашуа Рубинштейн. Он имел аттестат раввина (смиху), который в те времена можно было получить на основании согласия на это трех известных раввинов. Смиха у него была, а вот права на проживание в Баку не было. Нужно было предъявить свидетельство о наличии профессии. Занятие религией таковой не считалось.

И тогда бакинские евреи придумали духовному авторитету подходящую профессию переплетчика, хотя тот не переплел за всю жизнь ни одной книги. Ребе Йоашуа (Ишие, как его называли на идишский манер прихожане) руководил общиной до начала 60-х и скончался в начале 1963 г.

Ребе Ишие не только уважали за ум, его любили все: и евреи — верующие и неверующие, и не евреи. Говорят, таксисты не брали с пассажиров деньги за проезд, если те называли адресом дом ребе. Жил он на Полухина, 104 (позднее М.Мухтарова), в самом неблагонадежном районе города, куда вечерами боялись заходить, но старого маленького ребе никто не посмел бы и пальцем тронуть. Когда ребе Ишие не стало, община осиротела. Но ей нужен был духовный лидер. И хотя утрата Ишие была невосполнима, его место достойно занял ребе Нохэм Фридман, резник.

Он приехал с семьей в Баку в конце войны. Был кротким, скромным и выполнял свои обязанности ответственно. Его любили. Целое поколение бакинцев прошло процедуру обрезания новорожденных с помощью ребе Нохэма. Став главой общины, он проявил завидные качества духовного наставника. До 1970 г., до самой смерти он решал непростые задачи, которые задавала ему жизнь. Это был период, когда появились признаки острой нехватки продуктов.

В частности, вместо прекрасной каспийской рыбы пустые полки рыбных магазинов заполнила камбала. Для бакинских евреев, соблюдающих кашрут и питавшихся в основном рыбой, наступили нелегкие времена: ведь в отличие от бержа и сазана у этой рыбы почти нет чешуи. И какая радость была на лицах прихожан синагоги, когда ребе Нохэм нашел в источниках, что камбала — кошерная рыба. После кончины ребе Нохэма Фридмана функции раввина взял на себя реб Цви (Григорий) Писаревский.

Реб Цви многие годы учил Тору и занимался Талмудом. Времени у него было достаточно, потому что вопросами материального обеспечения семьи ведала его жена, Мария Осиповна, занимавшаяся шитьем. Реб Цви ревниво выполнял все предписания еврейской традиции. Например, накануне субботы он выворачивал лампочку в холодильнике, чтобы, открывая его в субботу, не нарушить ее святость. Стойко держался он, и когда все три его зятя оказались не евреями.

Для него это была драма, которую он с честью пережил. Овдовев, он продолжал жить в доме, в котором прожил много лет. В последние годы жизни, почти ослепнув, он продолжал дело всей жизни — служению еврейской вере.

Начало 80-х стало закатом еврейской ашкеназской общины советского времени. Уже не удавалось собрать кворум для совершения молитвы. Нередко для этого объединялись ашкеназская часть прихожан синагоги на Первомайской и другая ее часть прихожан из числа грузинских евреев.

Но иной раз не было кворума даже при совместном молении грузинских и ашкеназских евреев, и тогда выходили на Первомайскую и отлавливали прохожих евреев с просьбой постоять на молитве. Но остававшаяся верной еврейской традиции община продолжала свое существование, умудряясь совершать, казалось, невозможное. Даже изучали иврит. Наступило время почти полного дефицита продуктов, с трудом удавалась приобрести то, что можно было есть по еврейским законам.

Задолго до этого было вынесено раввинское постановление, следуя которому разрешалось есть продукты заводского изготовления (естественно, кроме мясных изделий), поскольку на заводском производстве теоретически не происходит смешение нежелательных компонентов. А мясо и мясные изделия соблюдающие кашрут бакинские евреи не ели начиная с 1970 г. после кончины ребе Нохэма. И все же община продолжала существовать. Старались держаться друг друга, помогая в трудную минуту.

Советским евреям, было очень трудно в то время. Их героизм в том, что именно они отстояли свою национальную идентификацию. В период времени, когда соблюдение предписаний еврейской традиции в СССР было сопряжено со многими проблемами, именно они способствовали, чтобы более позднее поколение могло называть себя иудеями.

В конце 70-х в самом конце дня Йом Кипур, на улице перед синагогой толпилась большая группа молодых евреев. Они не входили в синагогу и потому, что не умели молиться, и потому, что власти косо посматривали на молодежь в синагоге. Но они находились там — чтобы помочь своим немолодым родителям, дедушкам и бабушкам, молившимся в синагоге, добраться до дома после Поста. И просто поддержать их.